Последняя ночь на Земле

[goodomens]

Название: Последняя ночь на Земле
Количество слов: 1750
Пейринг: Азирафель/Кроули
Жанр: ангст, флафф, первый раз, пропущенная сцена
Рейтинг: R
Саммари: Пропущеная сцена, в которой они узнают о том, что можно меняться телами.
Предупреждения: ангельско-демонская биология, вольный перевод последнего пророчества
фикбук

Они не знали, в какой автобус сели, и ни один не взял бы на себя ответственность за влияние на маршрут. Реальность волновалась как остывающая после кипения вода и повиновалась беспрекословно воле не то одного, не то другого, и автобус просто-напросто знал, чего им хочется. В руках шофера появилось покалывающее ощущение, словно руль щекотал ладони током. Он был всего лишь человеком, его кровь носила память о всплеске, после которого мир никогда больше не был прежним, но не способна была узнать колебания иного свойства, ведь они доносились как музыка из тех времен, когда нога Адама еще не ступала на песок.

В автобусе они не разговаривали. Кроули выглядел грустным и уставшим, его волосы пахли горелым пластиком, а внутри Азирафеля бушевал ураган, на который тот едва обращал внимание. Свободные места были в избытке, но коли оказался в оке бури, не прикидывай, говоря профессиональным языком, найдется ли между вами место для Господа или Антихриста, и они сидели плечом к плечу, не думая ни о чем.

Когда пришло время выходить, Кроули коротко кивнул Азирафелю, и они встали вместе, почти синхронно. Водитель, сам не зная почему, облегченно выдохнул, когда джентльмены покинули его автобус, и задержался на остановке дольше положенного, потому что смотрел на тучи и видел там небо перуанской Амазонии. Реальность в этот день была тоньше обычного.

Растения в темной, пустой квартире Кроули приветливо закивали Азирафелю ветками. Дверь закрылась и, как и в тот самый день, когда все началось, за ними цвел райский сад, а впереди была отвесная стена без единой зазубринки.

Они пригубили вино, не чокаясь, и склонились головами над обрывком бумаги на столе. «Коли уж раскрылось вам всио и поделано было чего сможено, так доведется выбрать лица с усим разумием, ибо доведетсо потетешкать жарник.»

Азирафель понятия не имел, что все это могло значить. Кроули сказал, что все это чушь собачья. Но они оба сосредоточились на слове «жарник».

— Мы завтра погибнем, ангел.

Азирафель сжал губы. Ему хотелось спорить. Совсем не по поводу грядущего дня, тут он был с Кроули согласен, и понимание этого сжимало его сердце холодной рукой, а по совсем другому. Он видел в каждом жесте Кроули то, чего, как оказалось, не хотел видеть никогда и ни при каких обстоятельствах: смирение.

Кроули истолковал его молчание по-своему. Он отодвинул бокал и откинулся на стуле, отстраняясь физически и морально. Темные очки свисали из отставленной руки, длинные ноги скрещены, глаза горели золотом в полумраке. Он был неестественно, нечеловечески искривлен — еще немного, и спадет на пол кольцами.

— Неужели эта история ничему не научила тебя, ангел? Твои ничем не отличаются от моих, на самом-то деле. Эффективно. То есть, отличаются, конечно, но для нас с тобой разница совершенно не делает погоды.

Азирафелю хотелось спорить, но не о смерти. Не о развоплощении. Стирании с метафизического полотна. Изчезновении навсегда. Пуф. Важная тема, но не срочная.

— Кроули, — сказал он, — надень очки.

Золотые глаза помутнели и прищурились, становясь более человеческими. Кроули выпрямился и сел как сидел раньше, когда они читали пророчество.

— Да, конечно, — сказал Кроули после паузы. — Я понимаю. Тебе некомфортно. Что ж ты сразу не… Хотя, понимаю, перед концом не хочется притворяться и все такое. Можешь послать к… Гавриилу свою обосранную чопорность.

Как только очки вернулись на переносицу Кроули, Азирафель сделал маленький, резкий вдох, который не был ему нужен, но казался правильным в ситуации, и подвинулся чуть ближе. Он не мог перестать думать о незначительных вещах — например, по этикету ли согнуты его руки в локтях, не расстегнулся ли небрежно воротничок, нет ли пятен на жилете.

Конечно, они там были. Это же его старый жилет. Точнее, его безупречная до последней торчащей нитки копия.

Он протянул обе руки сразу и коснулся пальцами дужек очков, и от неожиданности Кроули позволил ему, только немного приоткрыл от удивления рот.

— Что ты делаешь? — спросил он голосом излишне небрежным и оттого очевидно ненастоящим.

— Я всегда это себе представлял так, — сказал Азирафель и снял с него очки.

Змеиные глаза не обладают широким спектром выражений, но в этот момент они стали очень круглыми и нелепыми, почти как обычно закрывающие их стекла.

Азирафель улыбнулся и поцеловал Кроули.

Какая-то часть его ждала, что геенна огненная обрушится на него незамедлительно. Но этого не произошло. Вместо этого обрушился плоский телевизор со стены.

Азирафелю было, в общем-то, плевать на телевизор.

Кроули отпрянул от него как от крестного знамения. Он дрожал, и мебель вокруг него легонько шаталась.

— Тебе больно? — обеспокоенно спросил Азирафель, осторожно кладя очки на переступающий с ножки на ножку стол. — Моя слюна считается святой водой?

— Фпсшшшттт… — раздвоенный язык показался на мгновение и тут же скрылся. Кроули раздраженно причмокнул и облизнулся уже по-человечески. Это было страшно очаровательно.

— Ох, Кроули…

— Что значит — ты всегда представлял?!

Азирафель смущенно потупился. Он не был на самом деле смущен, но это был подходящий для ситуации жест, и под взглядом желтых глаз с ним уже начали происходить некомфортные процессы.

— А я-то! — Кроули агрессивно наставил на него указательный палец аки охотник на ведьм Шэдвелл в попытках совершить экзорцизм, — уже смирился, что ты сукин сын и немного фиалка!

— Ну…

— Что ты чист как слеза перед собой и Нею! Что я все придумал и теперь должен или принять что есть, или катиться на все четыре стороны, и выбор был несложный, потому что я бы скорее пал еще раз, чем стал жить на этом голубом тазике без тебя!

— О, я знаю, — без тени скромности сказал Азирафель. — Так как? Ничего не жжет?

Кроули опустил палец. Мебель перестала дрожать, и только растения тихо шелестели, словно от легкого весеннего сквозняка.

— Нет.

— Вот и славно. Потому что я не хочу тратить эту ночь на всякую ерунду, мой дорогой.

Они сошлись посередине.

— Мы не можем просто пожелать, чтобы одежды не стало? — спросил Азирафель, когда Кроули переместился ртом на его шею и принялся целовать там, параллельно сражаясь с пуговицами его жилета.

— Нет, — ответил Кроули ему на ухо. — Я это всегда представлял так.

Казенное тело лучше Азирафеля знало, что нужно делать, потому что на эти слова оно отозвалось совершенно определенным образом. Голова кружилась.

— Кроули, я делаю усилие без всяких усилий, — едва смог выдавить из себя он.

Сюртук и жилет уже лежали на полу. Кроули поцеловал его снова, и на этот раз Азирафель отчетливо почувствовал у себя во рту раздвоенный язык, отчего колени тут же намекнули, что долго его не продержат.

— Ты выглядишшшь… распутно, ангел, — восхищенно сказал Кроули и мизинцем расстегнул бантик-бабочку, ослабил воротничок. Ноготь царапнул кожу. — Взять тебя на руки и перенести через порог?

Азирафель запрокинул голову назад, открывая горло, позволяя играть с пуговицами рубашки. Кроули мягко уронил голову ему на плечо, сутулясь и ласкаясь, щекоча волосами. Азирафель положил ладонь на его затылок, направляя, и реальность вокруг них сменилась как слайд диафильма в проекторе.

— Я сам, — сказал он, и в ответ Кроули толкнул его на постель.

Азирафель упал. Упал на мягкую перину, заставив пружины подбросить подушки, но слово промелькнуло в голове, и в груди екнуло.

Кроули уже был на нем, вокруг него, и, как ни странно это звучало для почти полностью одетых ангела и демона, в нем тоже. Кроули — то, что Азирафель понимал как Кроули, — начинало терять форму, сменяя комфортные оковы реальности на непривычную, подзабытую уже чистоту. Зрение не имело больше значения, все плыло золотом, серебром и берлинской лазурью. Азирафелю хотелось кричать, его словно снова развполощало, растягивало, нажимало и тут же отпускало. Он тянулся к Кроули, в ответ тоже проникая все глубже и жадно вслушиваясь в его стоны. В палитру чувств кроме бесчисленных оттенков радости, нежности, удовольствия примешивался страх, отравляя, но только раззадоривая, потому что Азирафель не мог, не хотел остановиться, чего бы это ему ни стоило.

— Ты тоже чувствуешь его? Страх? — донесся до него слабый голос Кроули.

Шея слушалась плохо — была ли у него вообще шея? — но он кивнул и был понят.

— Ангел… а если это оно?

— Что?

— Конецццсссс. — Кроули скользил по нему — то ли змей, то ли падший ангел, то ли непроизносимое человеческим языком, сияющее и прекрасное. — Нельсссся же. Это закон. Я думаю. Мне кажетссся.

Азирафель поцеловал его и почувствовал под губами гладкие чешуйки.

— Ничего, — ответил он. — Пускай. Не могу… представить более прекрасного финала.

Кроули что-то ответил, но слов Азирафель разобрать уже не смог. Все вокруг закружилось в вихре, рассыпалось на звезды и собралось обратно. Их крики смешались в один.

На секунду Азирафель увидел себя со стороны — роскошного, слишком юного, соблазнительного, с распростертыми крыльями и искрами сусального золота в глазах, словно писаного на иконе, и тут же его сознание полетело куда-то, унеслось, разбилось, и ничего не стало.

Он моргнул. Над ним был знакомый потолок, сбоку — блестящая хромированная тумбочка и серебристые шторы, а рядом — Кроули. Азирафель не видел его, но на ощупь протянул ладонь. Кроули сжал ее своей.

Они лежали на серых льняных простынях в спальне, полуодетые, словно не прошло ни мгновения с тех пор, как переместились сюда.

— Я тебя люблю, — сказал Кроули.

— И я тебя, мой дорогой.

Где-то уже поднималось над горизонтом солнце первого дня после конца света, и комната казалась акварельным рисунком в мягких розовато-оранжевых лучах.

Они полежали так немного. Азирафель не чувствовал ни тревоги, ни терзавшего его ночью противоречия, только сонный Лондон за окном и прохладную руку Кроули.

— Кроули… — он нарушил молчание. — Когда мы…

— Ты тоже видел себя, ангел?

— Да.

— Чертовски странно. Я был… в общем, давно я себя таким не видел.

— Что бы это могло быть?

— Эй, — Кроули приподнялся на локте, и Азирафель увидел его впервые после; было в нем какое-то неуловимое изменение, какое-то дивное, нежное спокойствие. — Может, никто до нас этим не занимался, потому мы открыли нечто совершенно новое? Маловероятно, конечно. Они скорее просто скрывают, жадные твари.

— Я бы очень удивился, если бы это кто-то делал до нас.

— Ты недооцениваешь своих коллег.

Азирафель засопел. Такие идеи…

— Слишком быстро, Кроули, — пробормотал он.

Тот расхохотался, и в его смехе не было ни нотки издевки.

— В таком случае, я предлагаю, — он положил руку повыше колена Азирафеля и медленно, но уверенно начал подниматься выше, — еще поэкспериментировать. К ядерному взрыву это не привело. У нас есть несколько часов. Кто знает, что еще не вошло в инструкцию по пользованию телами?

— Предлагаешь какую-нибудь конкретную методологию?

— Ты все еще в штанах. Я все еще в штанах. Это надо срочно исправить.

— Агнесса намекала, что придется применить разумие.

— Поработаю головой, обещаю.

— Кроули!

— Ааангел…

Азирафель одарил его долгим, воспитывающим взглядом. Рука Кроули невинно застыла как раз на…

— О, во имя всего… иди сюда, демон. У меня есть теория.